Юбилей отмечает почетный гражданин города Иванова, у которого в трудовой книжке всего одна запись о приеме на работу
Определены абсолютные победители - обладатели кубка "Юный лыжник"
Это связано с разрушением деревянного защитного ограждения вдоль одного из зданий
Ответный поединок 30 марта в Ногинске
На второй этап выделено порядка 11,5 млн рублей
Они начнут действовать с 1 апреля
Рассказ почетного гражданина города Иваново, основателя кафедры искусства костюма и текстиля ИвГПУ Натальи Григорьевны Мизоновой (1947–2018) прежде не публиковался. Печатаем с небольшими сокращениями, полная версия выйдет в альманахе областной писательской организации «Откровение»

Прибывших детей отправили спать. Они устали с дороги и уснули сразу. Особенно те, кто ехал издалека, наревевшись дома перед мамой и не поняв толком, зачем надо ехать одному и так надолго в этот санаторий. В город Огре под Ригой. Вот и приехали.

Утром после завтрака пошли на медицинский осмотр, после которого всех разделили на три группы. Почему-то подбирали не по возрасту. Никто ничего не понял.

…В доме пахло чем-то очень хорошим. Чистотой, пирожками, киселем, натертым паркетом. Дух налаженного быта и порядка царил в проветренных помещениях, блестел в хрустале отмытых стекол и в каплях на листьях комнатных цветов. Вестибюль был похож на театральное фойе, убранное к празднику. Когда одевались на прогулку, вошел высокий мужчина в бабочке. Он поздоровался и представился новеньким: преподаватель музыки, Вольдемар Вильевич. Тембр голоса, аккуратный пробор, седина на висках и акцент впечатляли. Сразу было ясно, что этот человек учить будет строго и правильно. Пока еще не знали, что Вольдемар Вильевич ведет не только уроки пения, но и ставит с детьми музыкальные спектакли. Всем предстояло или полюбить его, или тупо бояться. А пока он внимательно рассматривал новичков, пытаясь найти среди них кого-то с проблесками способностей.

Один талант нашелся сразу – Мадрид. Это не город, а фамилия. Мадрид выделялся среди остальных детей стандартной красотой и нестандартным поведением. Хотя все его выходки были ерундой по сравнению с тем, что устроили вскоре приехавшие на посещение друзья его мамы из театра. Они пили шампанское в вестибюле прямо из горлышка, на глазах детей и оторопевших нянечек, громко обсуждая, давать Сашке (так звали Мадрида) шампанского или нет?

…Новенькие вышли во двор и опять застыли от удивления. Их привезли вечером, когда рассмотреть ничего толком было нельзя. Да и не до этого было. Все жались к сопровождавшей их от Москвы даме. Почти все дети были из России и никогда не видели скошенных стен у верхнего этажа и ползущих по безупречной штукатурке корпуса лиловых клематисов. Добродушное осеннее солнышко освещало ухоженные цветы, чисто вымытые скамейки и посыпанные цветным песком дорожки.

Всех повели в соседний сосновый лесопарк. Дорога тоже была необычной. Улицу от домов отделяли не заборы, а сетки или низенькие ограды, за которыми были хорошо видны почти сказочные строения и окружавшие их аккуратные, как парк после воскресника, участки. В одном из них у песочницы стояла красиво одетая девочка лет трех с совочком в руке. Рядом покачивалась алая кукла неваляшка. Обе были как с картинки. Стайка новеньких остановилась, и все начали молча их разглядывать. Тогда в России неваляшек почти не было, а красиво одевать детей на прогулку во двор было не принято (их одевали получше только «на выход», «на люди»).

Два разных детства разделяла невидимая стена. От легкого качания кукла позванивала, ее глаза катались вправо-влево. Тихий звук был хорошо слышен и походил на начало сказки в театре. Воспитательница окликнула отстающих, и они молча побежали догонять остальных. Будто очнулись от сна или не досмотрели кино.

В парке сели на скамеечки и начали делиться информацией.

…Наташа из Даугавы, которую сестрички и воспитатели за стаж пребывания в санатории называли «старушка», кое-что объяснила. Главное, их разделили правильно. В группы выбирали по медицинским картам, то есть по состоянию здоровья и по назначениям на лечебные процедуры. В первой группе были настоящие больные, во второй – с подозрением на склонность к туберкулезу, в третьей – просто переболевшие воспалением легких. Если ты попал в группу укрепления после болезни, через месяц тебя выпишут, вызовут родителей – и катись домой.

Подошел скучающий в сторонке Мадрид. Послушал немного и позвал идти за грибами. Девочка по имени Маша, очень любившая их собирать, пошла. У безалаберного Мадрида, кстати, нашелся пакет, и они скоро притащили целую кучу маслят. Мадрид подумал и отдал пакет воспитательнице. «Что с ними делать?» – спросила похожая на революционного комиссара воспитательница. Маша стала ей рассказывать, как надо такие грибы чистить и как готовить. Мадрид смотрел с иронией и молчал. Маша мельком поглядывала на него, сгорая от симпатии и смущения.

Мальчик из города Родники смотрел на Машу и тоже страдал: он еще дорогой, в поезде, в нее влюбился. Мадрид громко сказал почему-то Маше «Не верю!», и она совсем сникла. Никто ничего не понял. Комиссарша пальнула в Мадрида острым взглядом и отчеканила:

– Причем здесь Станиславский?

– В гробу я его видал, и притом в белых тапочках. Они ему пойдут! – ответил Мадрид. А Комиссарша не очень уверенно добавила:

– По-моему, он давным-давно умер. И не тебе решать, в чем его хоронить.

Тайные знания, противоречия, непонятные странности множились. Скрытые симпатии и догадки витали меж сосен и коридоров санатория. Они залетали даже в изолятор первого отряда, смущая покой погруженных в процесс излечения обитателей. Возвращались обратно и липли, как осенняя паутинка к остальным пациентам, которых сестрички шутя называли «симулянтами».

Дня через три все знали, кто откуда приехал, у кого какая стадия болезни и даже кто какой национальности. В круговороте постоянного общения дети взрослели и всё точнее повторяли манеры взрослых. Кое-кто даже начал говорить с латышским акцентом. Жизнь входила в новую колею.

Начали учиться. Классы были наверху, на третьем этаже. Литературу и русский вела Комиссарша. Она зачем-то надела синий халат, какие обычно носят уборщицы, и заколола волосы гребенкой. Вела себя не лучше Мадрида: на уроке садилась на стол, лихо закидывая ногу на ногу. Вредные девчонки тут же углядели у нее дырки на чулках. Разбор результатов проверочного диктанта она сопровождала массой эпитетов и красочных оценок умственных способностей авторов. Вещала громко и выразительно, как на сцене. Два тихих брата из Каунаса по фамилии Арбатские попались к ней на язык первыми и сидели пунцовые, как снегири. Они и говорили-то по-русски плохо, не то что писали. Им было сказано, что они позорят свой университетский город и высокопоставленных родителей. И москвичке тоже должно было быть стыдно за себя и столицу. Вот играть на рояле в тихий час, мешая всему санаторию соблюдать режим, у нее ума хватает. Как можно учиться в 9-м классе и написать простенький диктант практически на пару! О Вите из Белоруссии и говорить не стоит – просто показательная, блистательная двойка! С одной ошибкой написала только Маша, но это еще ни о чем не говорит, потому что эта красавица на завтраке не съела пирог с капустой. Она их, видите ли, не любит! Надо уметь не только диктанты строчить, но и вести себя скромно. Не ей решать, что ей есть, а что – нет. Кстати, ее пирог оставили до вечера, и учительница лично проследит за ужином, чтобы она его съела.

Следующим уроком была музыка. Репетировали в актовом зале спектакль, который должен быть подготовлен к концу пребывания в санатории. На предыдущем уроке разучили песню о борьбе за мир, несколько раз спели хором, а потом каждый исполнил соло, чтобы Вольдемар Вильевич прослушал, кто как поет. Вольдемар страшно обозлился на Витю, который в строке «Люди, народы, страны пусть сольются в мирном океане» спел «в Тихом океане». Глядя холодными глазами эстета на усыпанную веснушками испуганную мордочку пацаненка, Вольдемар Вильевич выдержал страшную паузу, а потом сухо спросил: «Ну, и что же будет? Всемирный потоп! Ты соображаешь, что говоришь?» Ему этот мальчик еще до пения не понравился. Он таких не любил.

Вольдемар Вильевич назначил Наташу-старушку на роль Зайчика, Сашу Борща – Буратино, Машу – Шарика. Содержание пьесы сводилось к тому, что собака Шарик празднует день рождения, а Зайчик и Буратино приходят к нему в гости поесть. Остальным Вольдемар велел готовиться, что они будут зрителями. Предупредил, что, возможно, кто-то будет играть роль Молчаливого Ослика. Без слов и пения. Мадрида отпустил погулять, потому что он будет играть главную роль в другом спектакле.

– Начинаем, – сказал Вольдемар, – и преобразился. Глаза повеселели, аккордеон запел. Он рассказывал всем, включая непринятых, что такое мизансцена, показывал, кто и где должен сидеть, объяснял, что такое реквизит, каким он будет и где мы его возьмем. Он шутил, смеялся, пел песенки из спектакля и обожал всех отобранных им исполнителей. И вдруг, взглянув на входную дверь, опять изменился. Все обернулись и увидели стоящую у двери директоршу. Она своим обычным вежливым голосом спросила: «Что тут у вас происходит?», а Вольдемар сухо и невежливо отчеканил:

– Репетируем.

– Пьесу «День рождения»? – спросила она.

– Да, «День рождения», – отрезал Вольдемар Вильевич.

– Счастливо, – пропела директорша и вышла.

Вольдемар помолчал, протер очки. Снял аккордеон, надел пиджак и объявил, что занятие закончено. Приказал к следующему уроку выучить роли, особенно тексты песен. «А спектакль-то состоится?» – равнодушно спросил Мадрид, который, оказывается, не ушел, а тихо сидел всё это время в последнем ряду. Вольдемар внимательно взглянул на него и сказал: «Конечно, будь уверен».

Опять ничего не поняли, но смутная тревога забралась в наши одинокие души. Не из-за спектакля, конечно. Из-за Вольдемара. Нам казалось, что его хотят обидеть. Было нечто опасное в ласковом голосе директрисы. Мадрид, который явно что-то знал, отказался что-либо обсуждать и ушел.

Тайные связи взрослых обитателей санатория волновали нас, сплетаясь в непонятную византийскую вязь.

Вечером после ужина в пустой столовой сидели Комиссарша и Маша. На столе лежал пирог с капустой, и учительница молча ждала, когда Маша начнет его есть. Девочка горбилась под немигающим взглядом и тихонько сама себе всхлипывала. В столовую вошел Вольдемар, подошел к поникшей парочке и сказал:

– Детка, иди отдыхай. Твой ужин закончен.

– А пирог? – пролепетала Маша.

– Я за тебя его съем, – и осторожно подтолкнул ее из-за стола. Маша встала и уходя услышала: – Вы, мадам, кроме литературы, еще добровольно преподаете уменье есть пироги? Давиться тем, что не любишь? Как это похоже на вас! Кстати, у русских, есть хорошая поговорка «Насильно мил не будешь!».

В столовую вбежала директриса, сказала Маше, чтобы та шла быстрее и не подслушивала разговоры взрослых. Потом все трое громко заговорили, перебивая друг друга.

Во время питья теплого молока Маша рассказала в группе про скандал. Все опять начали переживать за Вольдемара. Старушка объяснить всего не могла, но знала точно, что директорша и комиссарша друг друга не любят. Девятиклассница из Москвы, засыпая, лениво пробормотала, что у них там, видать, любовный треугольник. Ведь не из-за Машки и любви к пирогам Вольдемар вернулся вечером в столовую. И зачем туда к ночи приперлась директриса? Не наелась, что ли?

В это же время в мужской спальне плакал мальчик из города Родники. Мадрид послушал-послушал, встал, подошел к нему и спросил, о чем он ревет.

– Не скажу, – ответил тот. И тут же добавил: – Меня на сцену Вольдемар не взял, я домой хочу и Машку люблю.

– А чего реветь-то? Завтра попроси у Вольдемара, чтобы он тебя Молчаливым Ослом назначил, и люби себе свою Машку.

– Нет, не буду, потому что она всё равно тебя любит, – прошептал мальчик.

– А тебе не всё равно, кого она любит, – давясь от презрения, сказал Мадрид. – Она, может, не меня и любит. Дурак ты. Здесь все любят Вольдемара. Даже в театре и то любят только его.

Вошла нянечка, отругала всех, и разговоры прекратились.

За окнами беззвучно осыпались смирившиеся с судьбой листья. Погружаясь в процесс выздоровления, мирно сопели разновозрастные группы, забывая детские и взрослые проблемы. Их обрывки переплетались и путались, но, как ни странно, становилось всё яснее, что разницы между детьми и взрослыми почти нет. Просто дети скучали по маме, а взрослые тосковали по кому-то похожему на нее. Чтобы было куда вернуться, кого обнять и успокоиться.

Бархатный ветер качал деревья, как колыбель, кружил между трубами дома, старался, но всех успокоить не мог. Хотя точно знал, что впереди у всех будет что-то хорошее. Например, где-то совсем рядом подрастает маленький Раймонд, который скоро станет взрослым и напишет много хорошей музыки и подарит ее миру. Все ее уже почти что слышат. Особенно Мадрид и Вольдемар Вильевич.

После уколов и завтрака все, как обычно, высыпали во двор. На скамейке, как на картинке из книжки, сидела женщина, закутанная в клетчатый платок. Одной рукой она придерживала старинный чемодан, другой – большую плетеную корзину. Одета она была вроде просто, но как-то необычно. Она напоминала добрую сказочную колдунью.

«Мама!» – закричал Саша Борщ и кинулся к ней. Мама, больше похожая на бабушку, обняла его и громко объявила: «А ну-ка, ребята, идите все сюда. Я для всех привезла что-то вкусное».

Саша, сияя от счастья, уже что-то жевал и угощал всех подряд. В корзине оказались яблоки необыкновенной красоты и вкуса, в чемодане – пирожки и печенье. Всё было аккуратно обернуто вышитыми салфетками. Мы ели гостинцы и рассказывали колдунье, как нам здесь живется. Она слушала очень внимательно и беседовала с нами серьезно, по-взрослому. Во дворе появилась директриса, поздоровалась с ней, как со старой знакомой, и вежливо спросила, вымыты ли яблоки. Мама ответила, что, разумеется. Директриса сразу вернулась в корпус.

Вечером мы опять обсуждали прошедший день и Сашину маму. Спрашивали, кем она работает, кто у него отец. Саша сказал, что она служит в правительстве, но кем – он точно не знает. А отца у него нет. Мы шептались, что всё тут не так: и мама не похожа на министра, и Саша на нее не похож.

Старшие девочки отметили, что директриса к ней придираться не стала и разрешила раздавать гостинцы сразу после завтрака. Остальным посетителям этого не позволяли.

Загадки прибавлялись. Они падали на нас, как монетки на дно копилки.

Больше всего поразило, что женщина привезла гостинцы для всех. Этого еще никто не делал. Стали вспоминать своих родителей и прикидывать, кто из них способен на такое. Оказалось, что если по правде, то никто. А ведь точно, что эта мама не самая богатая. Надо же… Было о чем поразмышлять.

Мы всё лучше узнавали и понимали друг друга. Взрослая жизнь, текущая рядом, становилась всё прозрачнее, несмотря на тщательно скрываемые тайны. Обсуждая их, мы решили окончательно, что взрослые не меньше детей боятся обид и одиночества. Говорливая Комиссарша, например, мало чем отличается от независимого и молчаливого Мадрида. Оба они совсем одинокие.

Пришло время подготовки к отъезду и концерту.

Прощальный вечер удался. Воспитатели и нянечки сидели в первом ряду, нарядная директриса – посередине. Невозмутимый Вольдемар Вильевич, надевший бабочку и новый красивый пиджак, кажется, волновался. Хотя по нему этого понять было нельзя. Он был здесь самым взрослым.

Девятиклассница из Москвы сыграла на рояле два вальса Шопена. По случаю сольного выступления ей разрешили распустить волосы, и она выглядела совсем как настоящая артистка. Ей так долго аплодировали, что она выходила кланяться два раза. Мадрид тоже сорвал шквал аплодисментов, и его не хотели отпускать. Он кланялся, улыбался и говорил «Спасибо!» с замечательным латышским акцентом.

Спектакль заканчивался. Все говорили, пели, покачивали головками, как учил Вольдемар. Мальчик из Родников так старательно играл Молчащего Ослика, что на поклонах ему хлопали не меньше, чем Шарику. Между прочим, Вольдемар сказал ему удивленно: «Да ты, парень, оказывается, способный!» Мальчик украдкой быстро взглянул на Машу. Воспитатели гордились нами и собой, совсем как дети. Они переглядывались и счастливо улыбались. В финале всем подарили конфеты, а артистам выдали фотографии в гриме и без него с надписями «Город Огре, Латв. ССР. Спектакль «День рождения Шарика». Даже Ослику выдали. Ему на обратной стороне Маша потом в поезде написала красивым почерком «На память о санатории». И его мечта сбылась: он ехал обратно точно так же, как и в санаторий: лежал на верхней полке и смотрел вниз на спящую Машу.

Вылечились мы или нет – неважно. Все были счастливы. Утром нас провожали директор, дежурные сестрички и нянечки. Вольдемар Вильевич велел Маше передать от него привет родителям и настоятельную рекомендацию отправить в музыкальную школу. Надел аккордеон и исполнил ей на прощание Полонез Огинского. И обнял.

Все немножко погрустили, и никто в ожидании счастливой встречи с родным домом не подумал, что, может быть, никогда больше не увидит этот городок, лес и санаторий.

О таких вещах думают только взрослые.

 

 Иллюстрация Ксении Новиковой

Сообщение отправлено

Самые читаемые статьи

«Пухляш» и «Безразмерный» – вне закона 

Осторожно: появились непроверенные семена

Где жить будем?

«Семейную ипотеку» планируют продлить до 2030 года

Право на права

С 1 апреля в России изменятся правила получения водительских прав

Вторжение в личное пространство?

В этом году ивановских школьников снова проверят на наркотики

Решаем вместе
Есть вопрос? Напишите нам