Почему-то ивановский драматический театр указывает в своих афишах не только фамилию режиссера, но и город, из которого он приехал. Правда, вариантов «прописки» (часто фиктивной) всего два: Москва или Санкт-Петербург. Вероятно, делается это из маркетинговых целей – мол, не подумайте, что у нас здесь местечковая самодеятельность. 

Представляя новый спектакль «Войцек», ивановский театр тоже подчеркивает географию постановочной группы. Режиссер Степан Пектеев и художник Екатерина Никитина – из Санкт-Петербурга, хореограф Александр Андрияшкин и композитор Кирилл Широков – из Москвы.  Но подобная маркетинговая география несет определенные риски. Ведь раз постановочная группа столичная – то и результат их работы надо сопоставлять с соответствующими образцами. Тем более интернет это позволяет – легко можно найти записи того же «Войцека»: в постановке Юрия Бутусова (легендарный петербургский спектакль 1997 года с молодыми Трухиным, Хабенским, Пореченковым), или в своеобразной интерпретации Кирилла Серебрянникова (2012 года, на латвийском языке, но с русскими субтитрами). Так что заманивать зрителя приезжими постановщиками – сомнительный трюк.

С перебором

«Войцек» – знаковая пьеса для европейской драматургии, и сам факт спектакля на ивановской сцене заслуживает внимания. Правда, с произведением Георга Бюхнера у нас обошлись своевольно. Текст не только перетасован, но и дополнен сторонними вкраплениями.

В основе оригинального сюжета – судьба среднестатистического (и по сегодняшним меркам) мужчины. Войцек – обязателен, кроток и дружелюбен. Звезд с неба он не хватает, никем себя мнит, но из кожи вон лезет, чтобы обеспечить необходимым своего маленького ребенка и любимую женщину. Войцек терпит нудную военную службу, соглашается на любую подработку.

В ивановском спектакле эти обстоятельства подаются утрированно. Армейская казарма выглядит как концлагерь, командир Войцека превращается чуть ли не в надзирателя-садиста. И если в немецкой пьесе главный герой – обычный полковой цирюльник, то в ивановском спектакле он вынужден еще и брить потные подмышки своего капитана. Понятно, что режиссер таким образом лепит образ «маленького» униженного человека, пресмыкающегося. Но получается too much – перебор.

Интересна возникающая в спектакле сюжетная линия с медицинским экспериментом. По пьесе, Войцек ради небольшого дополнительного заработка соглашается стать подопытным и питается в течение месяца только горохом. Понятно, какую идею вкладывает драматург: ради денег человек готов превратиться в травоядное животное. От подобной диеты у Войцека начинаются галлюцинации, доктор-экспериментатор восторженно фиксирует затихающий пульс.

В ивановской постановке намеренно делается отсылка к булгаковскому «Собачьему сердцу» (только с перевернутым сюжетом). Якобы, доктор путем диет и странных инъекций пытается сделать из Войцека животное в буквальном смысле слова. Более того, во время медицинских экспериментов героя привязывают к огромному колесу – фиксируют руки и ноги, он похож на распятого Христа. Эти образы и концепции любопытны, но они неорганичны бюхнеровскому замыслу, «топорщатся» в спектакле.

Два инстинкта

Пока Войцек зарабатывает для своей любимой – она отдается другому. То ли от скуки, то ли запутавшись в собственных комплексах.

Обыденная в контексте пьесы измена в ивановском спектакле приобретает порнографическую образность. Сначала кажется, что снова перебор. Но, видимо, режиссер таким образом показывает, как мучительно Войцек воспринимает предательство Марии – какие жуткие сексуальные картины возникают у него в голове.

В спектакле есть интересный прием: диалог между Марией и Войцеком, когда речь заходит об измене, повторяется несколько раз – подряд, с разными интонациями, с незначительными текстовыми изменениями. Понимаешь, что также многократно прокручивал эту сцену в своем сознании несчастный Войцек – забывая мелкие детали и зацикливаясь на главном – на измене.

Вероятно, режиссер пытался зазеркалить две линии спектакля: неудавшуюся попытку медикаментозно превратить Войцека в животное, неконтролирующее инстинкты, и реализованное желании Марии отдаться животному инстинкту. Но, к сожалению, пока эти два мотива в спектакле существуют обособленно – не складываются.

Возможно, магистральную идею режиссера должны были поддержать намеренно сексуализированные образы (ассистентки врача, тамбурмажора), некоторые массовые сцены. Но, честно говоря, они не дают нужного эффекта. То ли режиссер постеснялся рассказать актерам о своем замысле, то ли они закрепощены (что в данном случае, может, и к лучшему).  

Бетонные кольца колодца – как обручальные

Несколько слов о декорациях. Они сделаны так, что трудно определить историческое время и место действия. На авансцене «соседствуют» небольшой пруд и железобетонные кольца канализационного колодца (рядом с ним трогательно растут цветочки). Водоем упоминается в оригинальном тексте, а вот канализационный коллектор (из двух «обручальных» бетонных колец) – не только попытка осовременить спектакль, но и выразительный художественный образ. Именно в этот колодец бросает обезумивший Войцек зарезанную Марию.

Главную женскую роль точно и интересно исполняет в спектакле актриса Елизавета Дубровина. Ей удается органично соединить в своей героине блуд и нежность, тихую скромность с вызывающей сексуальностью. Последнюю реплику «Караул, на помощь!»» она произносит почти шепотом – и это действительно пугает. А еще доказывает, что шепот и полунамек более эффективны, чем когда всё с перебором, через край.

Запомнился Евгений Пиголицын в роли капитана-надзирателя. Создаваемый им образ вызывает физиологическое отвращение, что и требуется для этого персонажа.

В спектакле занято два состава актера, наверняка интересно сравнить их игру. «Войцек» заявлен в афише 31 октября, 12 и 21 ноября (возможны изменения из-за коронавируса).

В своем репертуаре

Драматический театр в этом сезоне представил две премьеры: «Иваново. Опера» и «Войцек». В первом из названных спектаклей со сцены звучит мат, во втором – звук опорожняемого от газов кишечника. И то, и другое, конечно, можно оправдать художественной необходимостью. Но все-таки без «перебора» в настоящем искусстве получается лучше и выразительнее.