До конца июля в художественном музее продолжается выставка «Бахарев. Неизвестное». Наша газета уже рассказывала о ней. Сегодня речь пойдет только об одном зале этой экспозиции – том, где представлена неожиданная и необычная серия авторских икон. 

Обет художника

Валерий Бахарев говорит, что его целью была ретроспекция иконописи за полторы тысячи лет. Он берет образец, относящейся к конкретной эпохе, и делает свой вариант. Казалось бы, живописец попадает при этом в двойную зависимость: и от художественного первоисточника, и от библейского сюжета. Но Бахарев и здесь как всегда свободен. В серии, которая получила условное название «Тысяча икон», он стремится к наивности, детской непосредственности, к отказу от культурной насмотренности – чтобы ничего не отвлекало от чистой живописи.  

«Художник полностью отдается во власть своей художественной интуиции, позволяет себя «вести», с любопытством наблюдая за процессом в предвкушении результата. Помогает присущая мастеру раскованность, ничем не регламентированная свобода движений. Бахарев как будто заново открывает для себя и описывает для нас событийность Старого и Нового Завета, фиксируя в первую очередь поразившие его лично эпизоды библейской истории», – пишет искусствовед Светлана Воловенская. 

Интересно, что знатоки не могут сойтись во мнении, как классифицировать новые бахаревские работы. Что это: икона, иллюстрация к Библии, лубок, парафраз, копия? Каждый из этих вариантов возможен, но ни один в полной мере не описывает то, что представил сейчас художник. Я бы предложил еще одно определение – «вотивный дар». Так в религии называют вещи, приносимые божеству по обету ради исцеления или исполнения какого-либо желания. Далее привожу прямую речь живописца – почти без изменений…

История врезалась в память

«Мне было лет 8–10, и я прочитал в «Пионерской правде» про девочку из Хиросимы. Она болела от радиоизлучения после того, как американы сбросили на Японию атомную бомбу. Один буддист сказал: если ты сделаешь 10 тысяч голубков оригами, ты вылечишься. 

Я сразу побежал в библиотеку, нашел старую книгу «Что можно изготовить из бумаги» и понял, что из простого прямого листа можно всё сделать: портрет, слона, птичку, собаку, кошку, змею. Я написал в Хиросиму, вложил своего сделанного оригами-голубка, очень тщательно разгладил, чтоб конверт был тоненький и не застрял в ротационной машине. И отослал письмо, полный спокойствия, что я помог, и девочка, наверное, выживет. Она действительно выздоровела. И эта история мне врезалась в голову. 

…Когда Люда заболела (а это был 2000 год) я подумал: а что, если я сделаю десять тысяч икон, картин-икон. Я никогда этим прежде не занимался, хотя нас этому учили в Строгановке: мы на первых курсах делали обмеры собора Василия Блаженного на Красной площади, рисовали гуашью копии фресок. 

Десять тысяч икон, конечно, многовато я загнул. «Люда, – говорю, – я тысячу сделаю, и ты выздоровеешь. И мы с тобой поедем в Иерусалим, ты повезешь записочку Господу Богу, где попросишь, чтобы он обратил на тебя внимание и помог вылечиться.

Мы добыли путевку. Для фундаментальной важности взяли с собой друга-монаха, и вот мы втроем отправились в Иерусалим выспрашивать у Господа Бога здоровья. И я тогда болел (ну, не буду про себя ничего). 

«Надо было что-то предпринимать»

Вот это вид на озеро Геннисаретское [Валерий Бахарев показывает пейзажи, написанные в Израиле. Некоторые экспонируются сейчас на выставке в музее. – Прим. Н.Г.]. Здесь купался монах, с которым мы ездили. А потом мы вышли, здесь хороший храм [водит пальцем по картине], а дальше кибуцы. И там мы заказали черную рыбу. Прямо черную-черную, есть даже не хотелось. Но Христос ел, и нам тоже пришлось.

Вот Гефсиманский сад [показывает другую работу]. Это меня так потрясло, я полблокнота заполнил. Правда, рисовать там нечего: все деревья старые, корявые, рухлядь. Но какая-то небывалая атмосфера там. Я зацепился за изгородь железную и чуть не повис на ней – всё хотел глубже проникнуть и посмотреть, что в дупле. 

…Болезнь Люды шла постепенно: сначала была первая очередь, вторая, и вот уже дошло до третьей дело. Надо было что-то предпринимать. И я стал клепать эти работы, маленькие картиночки. Я их называл лубок. Я решил, что надо сделать такую ретроспекцию: как икона развивалась от Фаюмского портрета до ХХ века. Беру настоящую икону, делаю с нее как бы свободную копию. Исполняю так, как я это чувствую, как это мне ложится на душу и как, по моему представлению, это понравится Господу Богу. 

Потом я разочаровался в этой глобальной идее, потому что это грандиозный проект – неподъемный. А спустя время я нащупал нечто такое, что меня очень увлекло. Я нащупал за религиозным содержанием этого лубка (или парафраза) исключительно важное живописное качество – то, где можно проявить себя художнику. Люде это понравилось: и идея, и работы. Но я всё это втайне делал, не афишировал. И у меня целая коробка набралась. 

Я то делал эти лубки, то не делал. Через год мы снова взяли путевки в Израиль. Но Люде стало плохо, и 8 июля 2013 года она скончалась. После ее смерти что-то всколыхнулось во мне: думаю, дай-ка… Я осознал масштаб этого проекта: сделать за полторы тысячи парафраз – как икона развивалась. То есть откуда пошла азбука наша – мы в принципе воспитаны на этой христианской почве так или иначе. И вот я очень увлекся этим…»

Проект «Тысяча икон» стал составной частью выставочного проекта «Бахарев. Неизвестное» в Ивановском художественном музее (пр. Ленина, 33). Экспозиция проработает до конца июля. Выходной день – вторник.