Когда-то, как принято сейчас говорить, на заре перестройки, мне позвонил известный сейчас журналист Дима Губин (в то время он сотрудничал в Москве с журналом «Огонек») и сказал, что случайно встретился в ресторане с немецкой группой, приехавшей в Россию снимать документальный фильм о перестройке.

– Их как раз интересует, как проходит перестройка в провинции, я дал им твой телефон, – огорошил меня Дима. – Они тебе скоро позвонят, поэтому не удивляйся.

– Хорошо… – пространно ответила я. – Правда, я практически не выхожу из дома, я в декрете и кормящая мать. Но попробую что-то для них сделать.

Бомонд неформалов

Вскоре со мной связался корреспондент «Огонька» и объяснил, что, собственно, нужно сделать: в определенный день собрать в одном месте все неформальные объединения нашего города и их лидеров для встречи со съемочной группой из Германии. В этот день они приедут, со всеми встретятся и поговорят.

То, что я далеко от дома не отхожу и у меня на руках двухмесячная Алиса, было чистейшей правдой. Плюс ко всему я четыре года работала в деревне по распределению и с ивановским бомондом общалась не очень плотно – весьма периодически. Правда, ко мне в деревню многие приезжали, благо было не так далеко. В общем, я села на телефон и начала обзванивать кого могла: художников из «Арса», экологов, музыкантов, журналистов, историков, архитекторов. Как-то так сложилось, что жизнь меня сводила не только с поэтами и актерами, – многих знала. На день приезда немцев мы застолбили гостиницу «Турист».

Не хотелось бы неприятностей

Утром этого дня в мою небольшую хрущевку с камерами и штакетниками!!! ввалились три человека: режиссер Штефан и «два Алика» («называй их просто Аликами, тебе так будет проще, а они уже привыкли», – сказал Штефан, который очень хорошо говорил по-русски).

Я тут же сгоношила какой-то еды и чаю, но Алики есть отказались наотрез– в Россию они приехали впервые и только недавно оправились от болезней кишечника, поэтому к нашей еде относились с величайшей осторожностью и старались грызть исключительно сухарики. Штефан же к нашей стране был адаптирован полностью.

– Я бы хотел, чтобы перед тем, как мы встретимся с неформалами вашего города, ты мне показала сам город, – сказал он. – Поэтому собирайся, поехали.

Ну, поехали.

Я нацедила Алисе литр молока и оставила ее до вечера на маму.

У подъезда нас ждала машина, за рулем сидел невзрачного вида человек в сером плаще и шляпе, я его практически не запомнила и мало обращала на него внимания.

Мы катались по городу, я рассказывала, что знала и помнила. Показывала улицы, любимые переулки и дома, нашу огромную блестящую голову с развевающимися волосами на Вокзальной площади, призванную отгонять врага от границ текстильного края, и, конечно, символ нашего города – дядек на площади Революции в напряженной пластике со знаменем. А так же женщин с полотнами, которых сторожит человек с автоматом,институты, Серый дом, старые переулки, музеи, избушки на курьих ножках и дома эпохи конструктивизма. Свой показ я сопровождала довольно вольными комментариями, иногда очень смешными.Штефан переводил, мы смеялись, итолько водитель не проронил ни слова и ни разу не улыбнулся.

Когда мы вышли из машины, Штефан отозвал меня в сторону и тихо сказал:

– К нам приставили гэбиста, ты уж поосторожнее себя веди, не хотелось бы тебе неприятностей.

Я махнула рукой. Перестройка же, какие неприятности. Да и вообще, в страхе не жила никогда. Пусть внимает. Может, на пользу пойдет.

С нами в ресторан гэбист не пошел, а обедали мы в «Москве», где обслуживание и кухня для того времени были просто исключительные. Я, правда, тут же побежала в туалет сцеживаться – как кормящая корова (то есть мать) я всё время давала молоко.

Душераздирающая картина

Вечером этого же дня мы приехали в «Турист», где собирались наши неформалы, но я почти никого не видела и на саму встречу не осталась: моя миссия была выполнена, мне нужно было срочно возвращаться домой к младенцу Алисе.

Дома застала душераздирающую картину: в полуобморочном состоянии, на руках с голодным и осипшим от ора ребенком сидела моя мама и, почти в отключке, смотрела на дверь, ожидая меня как избавления от страданий и спасение. Алиса наотрез отказалась есть до моего прихода и изводила рыданиями бабушку: жизнь снова доказывала, что есть вещи, в которых без меня – никак.Никто еще не изобрел раздвоение и растроение одного человека на один отрезок времени, и эта вечная проблема будет со мной до конца дней моих.

Результатом встречи с неформальными объединениями было большое мероприятие, которое, собственно, и снимала группа немецкого телевидения: в зале бывшего дома политпроса собралось очень много людей, которые выступали на сцене и говорили о своих нуждах, надеждах на поменявшееся время, о том, что происходит в городе и как сделать его лучше. Это было очень интересное мероприятие, энергичное и даже веселое. Если я правильно помню, зал оформляли «арсовцы».

Потом Штефан со своими «аликами» приезжал еще раз, и мы ездили в Плёс. И там он снял еще один сюжет для своего будущего фильма: попросил рассказать меня, как пришла перестройка в мою деревню, в которой я до рождения Алисы работала. Это отдельная и довольно смешная история.

С президентом, академиком, ну и со мной…

И в итоге на немецком телевидении вышел фильм Штефана Фишера о перестройке в России, в котором был сюжет о нашем городе и мероприятии в доме политпроса, а так же интервью с М.С. Горбачёвым, академиком А.Д.Сахаровым, главным редактором «Огонька» Коротичем и другими умными людьми. Ну и со мной (вот так, благодаря случаю, я вошла в историю, хех).

И ещё один, очень радостный итог этой нашей встречи с таким совершенно прекрасным Штефаном (очень я его полюбила, мы здорово подружились и долго переписывались потом, посылая друг другу письма в красивых конвертах) это то, что Штефан нашел в нашем городе любовь – Таню Ким, которая, пока не уехала к нему в Германию, работала в художественном музее, – в Иванове она была человеком известным.

Вот так иногда происходит в жизни. И, когда вспоминаешь о таких вещах, становится радостно на душе и светло.

Р.S. Спустя много лет я попала в Германию с концертами, выступала и в Саарбрюккене тоже – в том самом городе, куда когда-то писала письма Штефану. У меня был его телефон, я позвонила, и к моей радости он оказался дома. Мы говорили, как будто этих лет не было, ужасно радовались друг другу. К тому времени они с Таней переехали из Саарбрюккена в какое-то более тихое место, Штефан болел (ему было уже немало лет) и из дома выбирался редко. Мы не увиделись, только поговорили. И потом он мне переслал (по-моему, в Марбург, где у меня тоже было выступление) диск с тем фильмом.

Через несколько лет Штефан, талантливый, прекрасный и добрый, ушел туда, где никто не болеет, где нет границ и расстояний… Но я никогда не забуду тебя, дорогой Штефан, ты навсегда в моем сердце. И эти наши встречи, и письма, и приветы друг другу с разных концов света… И я очень рада, что во второй части жизни ты нашел свое счастье и что я некоторым образом была к этому причастна.