В пионеры мы вступали не просто по желанию, а с волнением: вдруг не примут, вдруг не достоин? Возраст еще такой – много доверия, хочется подвигов и стать космонавтом. Вот сейчас многим детям хочется стать космонавтами? А в то время хотели практически все. Луноход, Гагарин, «и на Марсе будут яблони цвести». Если погибнуть, то героически. Если жить, то с мечтой о высоком.

В комсомол принимали с 14 лет – в пубертате у многих мозги уже набекрень, кто-то выбивается из колеи, кто-то совсем уже не хочет учиться и идти с кем-то в ногу. Гениальная на самом-то деле идея: с малых лет передавать детей из организации в организацию, чтобы кучковать, возглавлять и контролировать. Октябрята, пионеры, комсомол. Вот только подростков контролировать уже тяжело, но рычаги управления есть: не вступишь в комсомол – не сможешь потом учиться в институте, не примут. И характеристика опять же...

Но большинство из нас быть комсомольцами хотело, потому что воспитание было такое и примеры великие перед глазами. И революция, и Ленин, и Великая Отечественная. Родину мы защищать были тоже готовы.

Процедура приема у всех была похожей: сначала ты должен был получить две рекомендации от членов ВЛКСМ, затем выучить устав и пройти собеседование. Собеседования все боялись: вдруг зададут какой-нибудь каверзный вопрос, а ты не сумеешь ответить? Но всем задавали в основном вопрос один и тот же: «Для чего именно ты хочешь стать комсомольцем?» Так как на этот вопрос мало кто мог ответить вразумительно, то отвечали все одно и то же, подсказанное кем-то из старших товарищей: «Я хочу быть в первых рядах строителей коммунизма». Против такого ответа возражений ни у кого не было, тем более если человек учился нормально.

Так было и со мной, и с моими одноклассниками. А затем нас, будущих строителей коммунизма, повезли в райком и там (как сейчас помню монументальную лестницу, застланную красным ковром) выстроили в ряд, и председатель районной ячейки произнес какую-то незапоминающуюся речь, прицепил к нашим рубашкам и фартукам комсомольские значки и выдал удостоверения. И каждому лично пожал руку.

Второгодников и двоечников в комсомол не принимали, их после 8-го класса отправляли в ПТУ. Их всё равно в строители коммунизма принимали, но уже там.

Помню, после приема в пионеры я летела домой на крыльях, смотрела на красный галстук и незаметно всё время поправляла его, потому что вся улица видела: вот идет настоящий пионер. Мне можно было завидовать. У меня была настоящая пионерская рубашка и настоящий красный галстук. Частичка нашего Красного Знамени. 

После приема в комсомол особого полета в душе почему-то не наблюдалось, как-то всё было перед этим событием напряжно, а в итоге скучно. Нет, не билет на Луну тебе выдавали, и даже не абонемент в планетарий. А обычную красную книжечку, куда ты обязан каждый месяц вклеивать марку об уплате комсомольских взносов. Но всё равно какая-то радость была: ты достоин, мы все вместе, я – продолжатель великих имен. Имена молодогвардейцев знали, и все этих комсомольцев уважали.

 Аттестация

Раз в году комсомолец проходил аттестацию на общем собрании класса – зачем, не знаю. В нашем классе всё было формально и незаметно, а вот старшую сестру однажды не аттестовали и заклеймили позором. Претензия к ней состояла в том, что она «отрывается от коллектива». Классу было по барабану, куда она отрывается и с кем (сестра у меня была человеком примерным, но неактивным). Классная возымела на сестру зуб и внесла свои коррективы в собрание. И никто не посмел пойти против классного руководителя, и все проголосовали «за». Все, кроме двух ребят – Серёги Гришкова и Андрея Балашова. Они с моей сестрой даже не дружили, просто были честными. Не стадом. Не боялись ничего.

Сестру не аттестовали большинством голосов, и это было унизительно и обидно. А Серёге и Андрею она благодарна до сих пор. Показательно вот что: с помощью комсомола можно было отомстить. Выставить на позор, не аттестовать, сделать изгоем. С этим столкнусь однажды и сама – правда, это шло не в школе, а немного позже… 

 Выборы комсорга

В школе мне претензий не предъявляли – я активной была, хоть и вечным проклятием нашей математички Клавдьиванны. Но зато у меня были хорошие оценки по литературе и физкультуре. Могла прочитать «Онегин, добрый наш приятель…», раскачиваясь на канате под потолком. Надо сказать, что вся эта комсомольская жизнь к выпускным классам превращалась если не в надсаду, то в фарс.

Помню, как в 9-м классе выбирали комсорга в связи с тем, что прежний «подал в отставку». Комсоргом не хотел быть никто, никому не нужна была лишняя головная боль. А без комсорга нельзя. И вот сидим мы после уроков, все хотят домой, выбрать никого не можем. И тут кто-то предлагает в комсорги мою тихую подружку Таньку, которая по жизни законченный интроверт. Предлагают, и тут же большинством голосов выбирают – я даже вздрогнуть не успела, а Танька возразить, как ее за несколько секунд выбрали предводителем народных масс. И тут же массы с топотом унеслись по домам, а Танька хлопнула глазами из-под челки, чуть не плача, и руками развела. Если большинство постановило, то отпираться бессмысленно. Голос у Таньки был такой тихий, что его можно было услышать, только если очень близко поднести к ее голове ухо. И вообще она была «пуглива и как лань лесная боязлива». Танька страдала, но бремя несла, потому что больше некому.

Так уж повелось, что райком и начальство жили своей жизнью, а мы своей, где комсомольские обязанности сводились в основном к сдаче взносов и сидении на комсомольских собраниях, на которых отчитывались об успехах и журили тех, кто отлынивал от поручений. Но однажды с райкомом меня судьба свела, и не по очень приятному поводу.

 Недостойны зваться комсомольцами

По распределению мы с подружкой Ирусей работали в поселке, недалеко от нашего города. И однажды нам приносят повестку, что такого-то числа во столько-то мы должны явиться в ивановский райком. Там будет обсуждаться наше недостойное комсомольцев поведение. Мы очень удивились, но поехали. 

…В райкоме комсомола было тихо, строго и спокойно – ковры, кабинеты, бюсты вождей, мраморные лестницы. В воздухе висело вечное уныние, за дверьми стоял стрекот печатных машинок – вероятно, шел бесконечный учет «груды дел» и «суматохи явлений»…

Мы постучали и зашли в кабинет, где стоял стол, знамя и панно с комсомольцами-добровольцами. Молодой мужчина строго посмотрел на нас и пригласил кивком сесть.

– Насколько я понимаю, – вкрадчиво начал он, – вы и есть те самые безответственные комсомолки?

– Да что мы сделали-то? – нервно перебила его Ируся, и мне показалось, что она достанет из сумки или гранату, или цианистого калия, чтобы немедленно его выпить.

Вожак вынул из ящика стола бумагу:

– На вас пришла докладная из вашей комсомольской организации. Здесь говорится о том, что вы неоднократно (я повторяю – неоднократно!) играли с подростками в карты рядом с памятником павшим во время Великой Отечественной войны.

– Что мы рядом с памятником? – вытянули головы мы.

– Причем с подростками, – уточнил Вожак. – И при свидетелях.

– А кто свидетели?.. – поинтересовалась я.

– А свидетель – ваш комсомольский лидер, он вас лично видел и немедленно отреагировал, – строго ответил Вожак.

– Да с какого денатурату ему это в голову пришло? – взвились мы с Ирусей. – Не ходим мы играть в карты с памятниками!

Вожак сначала хмыкнул, а затем снова строго посмотрел на нас и произнес:

– Девочки. В стране сложная политическая обстановка. И вы, как работники идеологического фронта…

– Вы хотите сказать, что мы недостойны звания комсомольцев?!

Возмущению нашему не было предела. Потому что наш комсомольский лидер про нас наврал, а ему, судя по всему, поверили.

– Это пока предупреждение – нахмурился вожак из райкома. – Но если вы…

На самом деле в карты мы играли. Вернее, играла я – с ребятами, своими ровесниками, и в выходной. По дороге в лес, пока ждали кого-то, сели вокруг пенька и сыграли в дурака. Не у памятника – у пенька. А комсомолец Серёжа как раз мимо проходил, поздоровался с нами любезно…

Плюясь и негодуя, мы с Ирусей вышли из комсомольских хором и поехали обратно в деревню, придумывая по дороге казнь для предводителя комсомольской ячейки. Только не знали, на чем остановиться: надеть ему на голову помойное ведро или заставить съесть колоду карт?.. Серёжа недавно подбивал к нам клинья, но мы от ухаживаний как-то тихо отшутились – и таким образом он решил нам подгадить. Через комсомольскую организацию…

Отделались мы тогда устным выговором, но приятного было мало.

Да нет, не испугались мы, что нас из комсомола вытурят – правда-то была за нами, а мы очень даже верили в торжество правды и разума. И, надо сказать, долго верили – идеализм, он далеко не сразу из мозгов выветривается. Да и сейчас верим, но уже всё с бОльшими оговорками…