Передо мной стопка писем – высотой в половину мужской ладони, их около 70. Если бы писал простой солдат – они, скорее всего, были бы сложены треугольниками. Здесь же сохранились прямоугольные конверты – со штампиком «Просмотрено военной цензурой».

Женщина, которая передала мне эти фронтовые письма, купила их в лавке старьевщика. За две тысячи рублей. Купила только для того, чтобы не валялись среди пыльного хлама. Чтобы не продавалось то, что не должно продаваться. Антиквар сказал, что стопку принес молодой человек, якобы найдя ее на чердаке дома.

Эти письма с фронта были адресованы в Иваново, на улицу Ново-Дмитриевскую, дом 46/32, кв. Х. Сейчас это улица Кузнецова, краснокирпичный дом на углу с ул. Мархлевского всё еще стоит, но в указанной квартире уже другие люди. Когда-то здесь жила семья сотрудника областного отдела народного образования Михаила Батошкина: жена Анастасия и три дочери (когда отца забирали на фронт – одна была совсем малышкой, две старшие ходили в школу).  

Михаила Дмитриевича Батошкина, 1905 года рождения, призвали в армию в конце первой военной осени. Из Иванова сначала отправили на сборный пункт в Горький, потом в Самарканд – на офицерские курсы (Батошкин имел диплом педагогического института). С весны 1942-го, получив звание майора, он политработник в действующей армии. Постепенно рос в должностях, к осени 1943 года – заместитель командира полка. 2 октября его наградят орденом Красной звезды за форсирование реки Остер (это граница Смоленской области и Белоруссии), а спустя двенадцать дней он погибнет в госпитале от ран.

Последнее письмо в Иваново пришло в начале октября 1943 года: «Настенька! Вот я и опять жив. И здоров, и даже ни одной царапины. Два дня был в бою. Было жарко и много всего, что трудно да и невозможно описать. Дрались неплохо, набили немцев тоже не мало, ну и нам немного попало. Потерял, Настя, второго комбата, а сам всё еще жив и не ранен. Говорят, везет. Ну что ж, буду пользоваться этим везением».

В сохранившихся посланиях – ничего необычного, почти нет ярких деталей, описания боев и военного быта. Всё укладывается в простую схему. Сначала приветствие и благодарность за предыдущее письмо. Потом несколько слов о себе: типа «жив и здоров». В конце – приветы дочкам и горячие слова жене. В одном из первых конвертов – переписанное стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Строчки из него встречаются в письмах потом много раз.

...Когда из-за войны не видишь жену больше года, когда корреспонденция из-за ошибок почты задерживается – чего только не лезет в голову. В начале 1943 года Михаил Батошкин, с силой нажимая на карандаш, пишет: «Не забывай меня и никому не давай даже повода к тому, чтобы кто-то вздумал за тобой ухаживать. <...> У меня нет оснований предъявлять тебе какие-то требования, но, Настик, вот уже несколько фактов мы имеем, когда у отдельных боевых товарищей жены в тылу не только изменяют, но и даже повыходили вновь замуж. Конечно, сволочи, потаскухи были и раньше, но как горько за товарищей, которые не жалеют жизни, а в награду жена преподносит измену <...> Я верю тебе и знаю, что этого с твоей стороны никогда не будет. Но вот горе моего товарища заставляет и меня написать тебе письмо такого содержания».

Какие-то подозрения проскакивают однажды и в письмах жены: почему после курсов и получения новой должности, вернулся в прежнюю часть, почему отказался остаться в резерве фронта? Но, видимо, всё это не имело под собой оснований ни с той, ни с другой стороны – просто разлука и война любому даются нелегко.

Михаил Батошкин только раз был в увольнительной в Иванове – две недели в последнюю свою весну. Потом он напишет: «Я увидел много нового, и мне тяжело, что война оставила отпечаток и на вас. Я не могу забыть, как наша маленькая Светик кушала белые булочки. Вот за всё это, за нашу разлуку, я мщу и буду беспощадно мстить немцам, до последнего дыхания. <...> Меня поддерживает то, что ты меня любишь, что ты меня ждешь. Это меня спасает. И я уверен, что буду жив. И я вернусь «всем смертям назло».

Политрук Батошкин, судя по письмам, пропитан пафосом эпохи, он часто срывается в письмах на лозунги, на формулировки газетных передовиц. Поначалу это режет глаз, но потом понимаешь, что так он и чувствовал, за это и воевал. «Настик! Ты пишешь, что мы скоро будем старичками. Это неверно. После окончания войны мы все будем молодыми. <...> Так как после войны жизнь пойдет заново. Это будет новая эпоха – эпоха всеобщей радости; бурного подъема творчества, инициативы и колоссального подъема созидательного труда...» В этой же связи показательно наставление, данное жене в другом письме: «Настик, сегодня принесли мне малины целый котелок, и мы пили чай с малиной. Очень жалел, что нет тебя рядом и наших дочурок, особенно Светика. Ты купи, Настик, Светику хоть немного ягод. Продай что-нибудь из моих вещей, даже книги можешь продать. Исторические книги и собрание соч. Ленина продавать будешь в последнюю очередь, когда будет особенно туго. Настик, продай мое пальто зимнее, осеннее и всё, что только имеет какую-либо цену на обмен в продуктах. Если я вернусь, то всё будет снова, и меня это не стеснит».

У Михаила Дмитриевича Батошкина оставалось трое детей. Наверняка сейчас живы их наследники. И как бы хотелось узнать, что письма погибшего фронтовика попали в лавку старьевщика по ошибке, по недоразумению. Если это так – откликнитесь.