«Знаешь, папа, вкуснее сосиски ничего на свете нет! – сообщила мне Таша, без всякого удовольствия сжевав свой гипоаллергенный корм. – И ещё учти: в ней присутствует философский смысл, сосиска существует в пространстве и времени… только в очень коротком времени… как материальный объект она слишком быстро заканчивается…» Так Таша диалектикой победила метафизику! (из «Диалогов с Ташей»).

Французская бульдожка Таша, мне кажется, самая знаменитая собака Иванова (на улице ее многие узнают). А диалоги с ней ведет и записывает автор множества замечательных стихов и рассказов Ян Бруштейн. 

Ян Бруштейн родился в Ленинграде в 1947 году. Более полувека живет в Иванове. В семидесятых годах активно печатался, в том числе в журналах «Юность» и «Знамя», пока одна из его поэм не была разгромлена в газете «Правда» за «формальные изыски». Снова начал сочинять стихи и прозу в 2008 году. С тех пор в свет вышли семь бумажных поэтических книг, две электронные.

– Новая книга прозы называется немножко по-хулигански: «Жизнь с рыбами, или Как я ругался матом», – рассказал Ян Бруштейн. – Точнее, как я перестал ругаться матом (об этом – один из рассказов). Книжка уже у меня и ждет лучших времен: презентаций, творческих вечеров. Это не мемуары, но написано на основе воспоминаний. Это рассказы на разные темы, почти половина – рассказы о животных. И самая главная часть книги – это «Диалоги с Ташей». Собачка уже старенькая, плохо ходит. Но зато чаще стала стихи писать. Мы ее любим невероятно. Она у нас найденная, выхоженная.

Тираж книги всего 300 экземпляров, в магазинах ее нет. Можно купить в интернете. Вся прибыль идет на благотворительность – приютам для животных. Но я не занимаюсь торговлей, только из рук в руки, это не коммерческая литература. Вот прошлая книга (она называется «Плацкартная книга») была тиражом три тысячи. Были творческие вечера. Но сейчас – пандемия.

Мы уже почти неразличимы – 

Мальчики поры послевоенной.

Нам всего досталось не по чину,

Не пора ли уходить со сцены?

Всё ещё шагаем понемногу – 

Ладим слово к слову, копим страсти.

И свою дорогу, слава Богу,

Почитаем прошлым лишь отчасти.

Но в душе меж двух эпох зависли

Мальчики военного замеса...

Отчего же часто взгляд завистлив

Тех, кого несёт на наше место?

Нахлебались – сами и со всеми,

Жили так, что разрывались вены.

И плевать, что истекает время

Пацанов поры послевоенной.

Станковые стихи

– Кто ваши читатели сегодня? Ведь круг читателей поэзии всегда был небольшой.

– Очень разные, много молодых. В интернете у меня более 300 тысяч читателей на разных площадках: в «Фейсбуке», в «Инстаграме», «ВКонтакте» и остался еще пласт на сайте Стихи.ру. Я не из тех, кто может писать в стол. Почему я замолчал на столько лет? Потому что выхода не было на читателя. Сочинял просто песенки под гитару. А стихи настоящие, «станковые» – вот как есть «станковая живопись» – не писались. Потом появился интернет, появился выход к читателю.

– Вам комфортно в этих новых условиях: в интернете, в соцсетях?

– Абсолютно. Постепенно в том же «Фейсбуке» собрался круг читателей, живой, профессиональный. Сейчас в основном серьезные литераторы публикуются там. И мне их интересно читать, и они меня читают. Раньше написал стихотворение – оно вылежится, потом его поправишь, потом напечатаешь… А сейчас написал и сразу опубликовал – и вот она, реакция, и читательская, и профессиональная. Конечно, стало больше графоманов, но надо воспитывать вкус читателя.

Гвоздь в голове

– Как все-таки стихи рождаются, созревают?

– Должен возникнуть гвоздь в голове. От него рождается образ. Чисто от идеи стихи редко рождаются, всё равно должен быть какой-то эмоциональный толчок. Что-то в мозгах щелкает – и стихи появляются. Это счастье всегда. И ужасно мучительно, когда не пишется. Вот сейчас не пишется – это синдром новой книги. Каждый раз, когда появляется новая книга, возникает ощущение, что всё выжжено. Но потом все-таки начинает сочиняться снова. Я обычный человек. Но в момент писания стихов кожа как бы истончается и чувствуешь всё, что происходит в мире. Генрих Гейне сказал когда-то, что мир расколот и эта трещина прошла через сердце поэта. А кто-то добавил: «Это обычно называется инфаркт!» 

Я прочерк между прошлым и былым,

И проступают лица через дым,

Которые и вспомнить-то не просто -

Оплывшие, как свечи на ветру...

Я к ним приду, я ради них умру,

И в этот ряд я встану не по росту.

Но как же коротка моя черта,

И не успел я, в общем, ни черта, 

Немного же пайка нам дали в руки!

Хотя пока не оборвался звук

И нас еще не взяли на испуг

Смешные погребальные старухи.

И сладок воздух, и вода вкусна,

И я еще так много не узнал,

И столько не расслышал между строчек.

Простите, что не рвется эта нить,

Но буду я судьбу благодарить

За долгое пространство многоточий...