Проводя экскурсию «Литературное Иваново», я не раз убеждался, что имя нашего знаменитого земляка Сергея Нечаева (1847–1882), прототипа Петра Верховенского из романа «Бесы», многим остается неведомым. Если же его и вспоминают, то, как правило, в связи с названным романом: «знаем, тот самый бес, что у Достоевского... Не надо, не продолжайте». 

Впрочем, в последнее время приходилось слышать и другое: «Достоевский его толком не знал, а потому оболгал. Другое дело наш Виталий Ефимович Сердюк в романе «Без креста». Он с документами работал, а потому и образ Нечаева у него куда правдивее...» Есть, наконец, и третья позиция, сводящаяся к защите Нечаева: «А что он такого сделал? За ним лишь одно убийство и числится...»

Эти разные, но во всех случаях твердые, не знающие сомнений голоса и заставили меня вернуться к тревожной теме, вступив в полемику с каждым из прозвучавших мнений. 

Мальчик, которому было суждено…

Неподалеку от нынешнего храма Георгия Победоносца на пл. Победы стоял дом. В нем родился и вырос Сергей Нечаев – «мальчик, которому суждено было получить громкую известность» (по словам ивановского писателя Ф.Д. Нефедова). 

Несколько десятилетий назад, когда встал вопрос о сносе этого дома (что в итоге и произошло), в одной из радиопередач я предлагал сохранить его и даже превратить в музей. Точнее, не в музей, а в антимузей, потому что Нечаев, мягко говоря, далек от житийных канонов и воспринимаемых в светлом ореоле музейных личностей. 

Убийство студента Иванова, совершенное в 1869 году революционным кружком «Народная расправа» и описанное в романе Достоевского, стало для уроженца Иванова – политическим жестом, способом возвыситься в своей среде. Однако вот что интересно: после ареста в Цюрихе Нечаев был выдан русским властям как уголовный преступник, хотя в глазах царского правительства и европейской демократии он, несомненно, был преступником политическим. Не случайно и приговор суда – «20 лет каторжных работ с последующим поселением в Сибирь» – Александром II был изменен. «Заключить навсегда в крепость» – таков окончательный вердикт царя. Слово «навсегда» было подчеркнуто. 

Нега и утешение революционера

С 1873 по 1882 год, до своей смерти, Нечаев находился в Петропавловской крепости. Но и здесь он остался таким же дерзким, как на свободе: прилюдно дал пощечину шефу жандармов, требовавшему выдать сообщников; кровью писал на стене протесты и обращения к царю. На мой взгляд, Нечаев из когорты людей, к каким принадлежал Разин, из уст которого не вырвалось ни одного стона во время совершаемой над ним страшной казни. Из той же породы Лжедмитрий I, Пугачев... Впрочем, круг таких не вполне обыкновенных, отличных от других людей не так и мал. Подобных им, преимущественно из уголовной или блатной среды, приходилось встречать и автору этих строк. 

Разными способами Нечаеву удалось распропагандировать охранявший его гарнизон и склонить на свою сторону. Но народовольцы резонно опасались, что побег помешает решить другую задачу – подготавливаемое убийство царя, то, которое они и осуществят 1 марта 1881 года. Об этом было сообщено Нечаеву. Тот ответил, что будет ждать, понимая всю важность задуманного и следуя своему «Катехизису революционера»: «Для него [революционера] существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции», «всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции». Известный историк Е. Щеголев заметил: «Я затрудняюсь указать в жизни революционеров, западных и русских, хоть один пример такой революционной непреклонности и выдержки до конца».

И все-таки: снимают ли редкое мужество и необыкновенная твердость, проявленные Нечаевым, ответственность за убийство Иванова, за методы, которые крушили традиционную мораль и вошли в общественное сознание под именем нечаевщины?

Нет, не снимают, и он действительно может быть назван «демоном» революции. Хотя для В.Е. Сердюка Нечаев, в сущности, простой русский парень из владимирской глубинки: каждый из нас может стать Нечаевым. Мнение Достоевского было иным: если он и допускал, что при определенных условиях мог стать нечаевцем, то «Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться никогда». 

Ивановское окружение

Безразличие и пренебрежение Нечаева к человеческой жизни, восходящие и к свойствам характера, и к исповедуемым им принципам, серьезно повлияли на судьбы некоторых его знакомых-ивановцев. 

В 1869 году полиция перехватила посланные из-за границы письма революционера. Часть их предназначалась ивановскому учителю А.О. Капацинскому, с кем Нечаев был хорошо знаком. В конечном итоге этот невинный, далекий по своим взглядам от какого-либо радикализма человек через несколько лет умер, оказавшись в ссылке. 

Не исключено, что именно случившееся с Капацинским, имел в виду Н.М. Богомолов, в те годы учитель в Иванове, который писал Нефедову о Нечаеве и его приятеле В.Ф. Орлове (тоже какое-то время учительствующем и Иванове и близком Нечаеву человеке) как «подлецах», «умственной и нравственной сволочи», которая «своими руками взялась комкать судьбы людей, если и не особенно чем-нибудь отличающихся, то трудолюбивых и честных...» 

Еще один пример касается некогда уважаемого Нечаевым другого ивановца – Ф.Д. Нефедова. При аресте Андрея Желябова и позднее Софьи Перовской была найдена записка, посланная Нечаевым из Петропавловской крепости. В ней среди прочего говорилось, что для целей революции «из Иваново-Вознесенска можно будет выкачивать большие суммы денег, если только суметь устроить хороший насос, и что может быть также полезен некто Нефедов Филипп Диомидович, маленький литератор, обличитель ивановской грязи». В результате ни в чем не повинный Нефедов был арестован, три месяца отсидел в Петропавловской крепости, а по освобождении (благодаря влиятельным друзьям) был снят с поста редактора газеты «Русский курьер», которую называли лучшей московской газетой тех лет. До конца жизни за ним был установлен полицейский надзор.

Написаное Нечаевым вполне характеризует его личные качества: абсолютное пренебрежение к человеку, в данном случае Нефедову («маленький литератор», «некто»), помогавшему в прошлом юному земляку, присылая запрашиваемые книги и журналы.

Когда Нечаев писал эту записку, он мог бы вспомнить и другое – свою причастность к организованной Нефедовым воскресной школе для рабочих и сатирические очерки того об Иванове, когда-то приводящие его в восторг. Не вспомнил.

Об одном итоге

Читатель мог заметить, что автору этих строк ближе то понимание личности Нечаева, какое было дано Достоевским: он Верховенский. Но ни в коем случае нельзя не признать и другое. Своей ивановской родословной, включая не только семейные связи, реальный Нечаев резко отличается от Петруши Верховенского, отцом которого в романе является либеральный профессор – главное для автора «Бесов» обстоятельство, сформировавшее такого сына. Тогда как отцом Нечаева был по-своему заботливый, добрый и спивающийся под бременем свалившихся на него бед и забот мещанин Геннадий Нечаев, незаконнорожденный сын помещика Епишкова от крепостной. 

Речь не о том, чтобы как-то оправдать, обелить Нечаева, отделив его от «верховенства», мистификаторства, жестокости, безразличия к судьбе близких когда-то людей, от аморализма принципов, сформулированных в «Катехизисе революционера». Важнее задуматься о формировавших его истоках, среди которых ивановский социум занимает отнюдь не последнее место. 

Сергей Нечаев – прототип одного из героев романа И.С. Тургенева «Новь». Ему посвящено немало страниц в «Истории моего современника» В.Г. Короленко. Нечаев – персонаж книг Ю. Трифонова «Нетерпение», Ю. Давыдова «Соломенная сторожка» и Э. Радзинского «Князь. Записки стукача». Он действующее лицо в романе Нобелевского лауреата Дж. М. Кутзее «Осень в Петербурге». В книге «Бунтующий человек» о нем писал французский писатель-экзистенциалист А. Камю. Много шума наделало посвященное Нечаеву стихотворение Н.П. Огарева «Студент».